Журнал «Твоё здоровье»

Издательство Знание 4/1996

О ВЕРЕ В НЕБЫТИЕ

Мы живем, думаем, действуем — для нас это несомненно, не менее несомненно и то, что мы умираем. Но, покинув землю, куда мы пойдем, что будет с нами? Сделаемся ли мы лучше или хуже? Будем мы или не будем существовать? «Быть или не быть?» — вот вопрос. Вечно жить или не жить вовсе; все или ничего; будем ли мы жить вечно или все исчезнет безвозвратно? Об этом стоит подумать.

Всякий человек стремится жить, наслаждаться жизнью, любить, быть счастливым. Скажите человеку, находящемуся на смертном одре, что он еще будет жить, что час его смерти еще не настал; главное, скажите ему, что он будет счастливее прежнего, и сердце его радостно забьется; но к чему послужит эта радость, эта надежда на счастье, если достаточно одного дуновения, чтобы все разлетелось в прах?

Есть ли что-либо более угнетающее, чем мысль о совершенном уничтожении? Святые привязанности, разум, прогресс, трудами приобретенные знания — все будет разбито, все потеряно. Какая надобность хлопотать о своем совершенствовании, сдерживать свои страсти, развивая свой ум, если не суждено увидеть плодов своих усилий, особенно при мысли, что завтра, может быть, уж ничего нам не будет нужно? Если бы это было так, то судьба человека была бы во сто крат хуже участи животного, которое живет настоящей минутой, в удовлетворении своих матерьяльных потребностей, без надежды и упования на будущее. Но внутреннее инстинктивное чувство говорит нам, что это невозможно.

Веря в небытие, человек поневоле сосредоточивает свои мысли на настоящем. И как, в самом деле, заботиться о будущем, которого не ждешь? Эта исключительная забота о настоящем, естественно, приводит к эгоизму, и неверующий вполне последователен, подходя к следующему заключению: надо наслаждаться жизнью, потому что со смертью все кончается, наслаждаться возможно больше и скорее, потому что мы не знаем, сколько мы проживем; или, приходя к еще более опасному для общества заключению: будем наслаждаться и думать только о себе, так как счастье на земле принадлежит лишь тем, кто ловчее других.

Если совесть и останавливает некоторых, то нет никакой узды для тех, кто ничего не боится. Они думают, что законы человеческие карают только людей; неискусных и недалеких, вот почему они прилагают все свои способности к тому, чтобы обходить их*. Это учение нездоровое и противообщественное, учение, проповедующее уничтожение, потому что оно уничтожает солидарность и братство — основу социальных отношений.

Предположим, например, что целый народ придет почему-нибудь к убеждению, что через неделю, через месяц или даже год он будет уничтожен; что ни один человек не останется в живых и'что о них не сохранится ни следов, ни воспоминаний. Что он будет делать в течение этого времени? Будет ли он трудиться над своим совершенствованием и просвещением? Будет ли он работать? Будет ли уважать права, жизнь и собственность своих ближних? Захочет ли он подчиняться законам й уважать авторитеты, даже наиболее почтенные, как, например, авторитет родителей? Будет ли признавать какие-либо обязанности? Конечно, нет.

Итак, если не видим таких массовых примеров, то единичные случаи, как результат учения о небытие, встречаются ежедневно. Если последствия отрицательных учений не так разрушительны, как могли бы быть, то это, во-первых, потому, Что у большинства неверующих больше рисовки, чем настоящего неверия; больше сомнения, чем убеждения, и что они больше боятся небытия, чем они стараются это выказать, так как название вольнодумца льстит их самолюбию. Во-вторых, действительно и абсолютно неверующие составляют ничтожное меньшинство. Они невольно подчиняются влиянию мнений, противоположных учений о бессмертии души, и поддерживаются господствующим матерьялизмом, но если абсолютное неверие когда-нибудь сделается общим достоянием, то общество распадется. Вот к чему ведет доктрина полного уничтожения.

Если бы учение о небытие действительно было истиной, то следовало бы его принять, и никакие противоположные ему системы, ни мысль о зле, причиняемом им, не могли бы воспрепятствовать признанию этого учения. Нельзя отрицать, что скептичность, сомнение и безразличие ежедневно распространяются вопреки усилиям религии — это несомненно. Если же религия бессильна против неверия, то, значит, ей чего-то недостает, чтобы бороться с ним, и если бы она оставалась в бездействии, то была бы окончательно побеждена в непродолжительном времени.

Чего же ей недостает? В наш позитивный век хотят понимать, прежде чем верить, а ей недостает подтверждения ее доктрины положительными фактами. Также подрывает ее несогласование некоторых учений с положительными данными науки. Если религия говорит: бело, а факты доказывают, что черно, то приходится выбирать между очевидностью и слепой верою.

При таком положении вещей спиритизм является преградой распространению неверия, опровергает его не только рассуждениями или указаниями на опасности, которые оно за собой влечет, но матерьяльными фактами, давая возможность наглядно убедиться в существовании души и будущей жизни.

Каждый волен, конечно, в своих убеждениях и может верить во что-нибудь или ни во что не верить; но те, которые стараются посеять в умах массы или же в особенности в умах юношества отрицание будущей жизни, опираясь на авторитет своей учености и своего положения, распространяют зародыши смут и разрушения и берут на себя тяжелую ответственность.

Есть еще иное учение, которое отрекается от матерьялизма потому, что признает существование разумного начала вне материи, это учение о слиянии каждой отдельной индивидуальности со всемирным Целым. По этому учению, каждый индивидуум при своем рождении получает некую частицу того начала, которое и составляет его душу и дает ему жизнь, разум и чувство. После смерти душа возвращается к первоначальному источнику и теряется в бесконечности, как капля воды в океане.

Это учение, допускающее хоть что-нибудь, без сомнения, несколько выше чистого матерьялизма, но результаты того и другого одинаковы. Погружается ли человек после смерти в небытие или теряется в общей массе — для него безразлично. Общественные связи для него тем самым тоже оказываются навсегда разорванными. Если в первом случае он уничтожается, то во втором теряет свою индивидуальность, что для него равносильно уничтожению. Самое важное для него есть сохранение его личности, его собственного «Я», и без этого ему все равно — быть или не быть! Будущность для него все так же безразлична, и по-прежнему его занимает только настоящее. С точки зрения моральных последствий, это учение столь же нездорово, столь же безнадежно, столь эгоистично, как и матерьялизм.

Кроме того, на него можно сделать следующее возражение: все капли в океане одинаковы и обладают одинаковыми свойствами, как части одного целого; почему же души, извлеченные из общего океана всемирного разума, так мало похожи одна на другую? Почему гений появляется рядом с глупостью, самые высокие добродетели — подле ужасающего порока? Доброта, кротость, человеколюбие — и та же злоба, жестокость и варварство? Каким образом части однородного целого могут быть столь различны? Скажут, может быть, что воспитание их изменяет.

Но откуда же берутся природные качества, раннее развитие, добрые или злые инстинкты, не зависящие от воспитания и часто расходящиеся с окружающей средой и тем обществом, в котором проявляются? Воспитание, без сомнения, изменяет природные качества души — умственные и нравственные, но здесь является новое затруднение. Кто же дает воспитание этим душам и побуждает их совершенствоваться? Души по общности своего происхождения из одного и того же источника не могут разниться одна от другой в своем развитии. С другой стороны, душа, возвращаясь во всемирное Целое, из которого она вышла, приносит в него более совершенный элемент, приобретенный ею во время жизни; следовательно, Целое должно в конце концов глубоко измениться и усовершенствоваться. Почему же из него непрестанно нарождаются души невежественные и нечестивые?

По этому учению, всемирный источник разума, порождающий человеческие души, независим от Божества. Это, собственно, не пантеизм, учение которого не вполне с ним сходно. Пантеизм признает, что всемирный источник жизни и разума составляет Божество. Бог в одно и то же время — дух и материя; все существа, все тела Природы составляют Божество: это составные элементы, его молекулы. Бог есть соединение всех разумов, а каждая личность, составляющая часть Целого, — есть сам Бог; никакое высшее, независимое существо не управляет Целым; мир — это громадная республика без главы или, лучше сказать, всякий тут глава с абсолютной властью.

Этой системе можно противопоставить множество возражений, из которых главные таковы: как объяснить, что Божество, бесконечно совершенное (иным Его невозможно помыслить), может состоять из частей, столь несовершенных и нуждающихся в совершенствовании? Каждая частица целого подчинена закону совершенствования, и Бог должен совершенствоваться; а если Он постоянно совершенствуется, значит, было время, когда Он был очень несовершенен. Каким образом существо несовершенное, составленное из столь разнородных направлений и идей, могло создать столь гармоничные, столь чудные единством, мудростью и предусмотрительностью законы, какими управляется мир?

Если все души — отдельные части Божества, то оне все содействовали составлению законов Природы; отчего же оне постоянно ропщут на них, на собственные свои произведения? Никакая теория не может быть признана истинной, если она не удовлетворяет требованиям разума и не объясняет всех фактов, к ней относящихся; если хоть один случай не может быть ею объяснен, то, значит, теория эта верна не абсолютно.

В моральном отношении последствия этого учения столь же нелогичны. Прежде всего, для души остается то же, как и предыдущей системе, слияние с общим Целым и потеря индивидуальности. Если же допустить, согласно мнению некоторых пантеистов, что оне сохраняют свою индивидуальность, то Бог уже не имеет единства воли; тогда Он является соединением мириад разнородных волений. Затем, поскольку каждая душа является составной частью Божества, то ни одна не подчиняется высшему могуществу и, следовательно, не несет никакой ответственности за свои поступки, добрые или злые; ничто не побуждает ее делать добро, и она может безнаказанно совершать зло, так как для нее высшая власть заключается в ней самой.

Эти теории не только не удовлетворяют разуму и стремлениям человека, но в них натыкаешься на непреодолимые затруднения, потому что оне не в силах разрешить всех, ими же возбуждаемых вопросов. Итак, человеку предоставлено выбирать одно из трех верований: в небытие, в слияние со всемирным Целым или в сохранение индивидуальности души до и после смерти. Логика неизбежно приводит нас к этому последнему верованию, на коем основывались все религии с тех пор, как существует мир.

Если логическое мышление приводит нас к признанию индивидуальности души, оно приводит также и к другому следствию, именно, что судьба всякой души должна зависеть от ее личных свойств. Потому что нельзя допустить, чтобы малоразвитая душа дикаря или порочного человека находилась на одном уровне с душой ученого и добродетельного мужа. По справедливости души должны нести ответственность за свои действия; но, чтобы быть ответственным, им нужна свобода выбора между добром и злом; а без этой свободы окажется просто фатализм, при котором не может быть никакой ответственности.

Все религии одинаково признают принцип счастливой или несчастливой судьбы душ после смерти, иначе говоря, наказаний или наград в будущей жизни, выражающихся в учении о рае и аде, которое мы находим у всех народов. Существенное различие между ними, однако, заключается в определении этих наград и наказаний и особенно тех условий, которые способствуют присуждению к тем или другим. Отсюда произошли противоречивые положения, породившие различные культы с установленными каждым из них особыми обрядностями для прославления Бога, для достижения рая и избежания ада.

При своем возникновении все религии должны были соответствовать степени нравственности и умственного развития человечества; а люди были в начале еще настолько матерьяльны, что мало понимали духовную сторону культа и потому ограничивали свои религиозные обязанности исполнением наружных обрядностей. В продолжение некоторого времени эти обрядности удовлетворяли ум человека, но позднее, при развитии просвещения, оне стали для него неудовлетворительны. И, если религия не заполняет этот пробел, то люди отказываются от нее и обращаются к философии.

Если бы религия, сначала соответствовавшая ограниченным понятиям человека, всегда следовала за прогрессивным развитием его разума, не было бы вовсе неверующих. Потребность верить — в природе человека, и он будет верить, если только ему дадут духовную пищу, удовлетворяющую его умственные запросы. Он хочет знать — откуда он и куда он идет; но если ему указывают цель, не отвечающую его стремлениям, его идее о Боге и положительным данным науки; если, сверх того, для достижения этой цели ему ставятся требования, с которыми его разум не может примириться, то он отвергает все. Пантеизм и матерьялизм кажутся ему более рациональными потому, что допускают исследование и рассуждение. Положим, люди расс'уждают правильно, но все же они предпочитают рассуждать хотя бы и ошибочно, чем не рассуждать вовсе.

Но пусть человеку представят будущее в условиях логических, действительно достойных величия, правосудия и бесконечности благости Божией — и он покинет матерьялизм и пантеизм, пустоту которых сознает в глубине своей совести и которые он принял только за неимением лучшего. Спиритизм дает больше и потому с жадностью принимается именно теми, кого мучают неизвестность и тяжелые сомнения и которые не находят того, что ищут, ни в верованиях, ни в обыденной философии. Спиритизм имеет за собой преимущества логики и разума, подтвержденные фактами, вот почему борьба с\ним была столь безуспешной.

Человек инстинктивно верит в будущее, но, не находя до сих пор никакого твердого основания для его определения, предоставил своему воображению создавать системы, породившие разногласия в верованиях. Спиритическое учение о будущем не есть фантастическая доктрина, более или менее остроумно задуманная, но результат наблюдений матерьяльных фактов, доступных нашим чувствам; оно соединит, как это уже твердо видно, все разноречивые мнения и постепенно приведет силою вещей к единству верования в будущую жизнь, построенную уже не на гипотезах, а на неоспоримых фактах. Объединение понятий о будущей судьбе душ будет первым шагом к сближению различных вероисповеданий, огромным шагом к веротерпимости, а позднее и к полному сближению религий.

13 ЗАМЕЧАНИЙ О МОЛИТВЕ

I. «Если я не разумею значения слов, то я для говорящего чужеземец, и говорящий для меня чужеземец. — Когда я молюсь на непонятном мне языке, то, хотя сердце мое и молится, но ум мой остается без плода. — Если ты будешь славить Господа только сердцем, то человек, разумеющий лишь по-своему, как скажет в ответ тебе: «Аминь!» при славословии твоем, ибо ведь не разумеет он, что ты говоришь? — Не то, чтобы ты славословил плохо, но другие не понимают тебя». (Св.Павел, 1 поел, к Коринфянам. Гл.ХГУ, ст. 11, 14, 16, 17).

Ценность молитвы лишь в мысли, ее одушевляющей; между тем, невозможно одушевить мыслью то, чего не понимаешь, ибо то, чего не понимаешь, не может затронуть сердца. Для огромного большинства молитвы на непонятном языке суть не что иное, как скопленье слов, ничего не говорящих уму.

Для того, чтоб молитва трогала, нужно, чтобы каждое слово в ней вызывало определенную идею, и если молитва непонятна, она не может вызвать никакой идеи. Ее твердят просто как заклинание, обладающее большей или меньшей силой в зависимости от того, сколько раз ее повторили; многие вообще молятся только потому, что считают должным делать это, а некоторые даже для того, чтобы не нарушать существующего обычая; так что они считают себя в расчете, когда произнесут какую-то молитву определенное число раз и в том или ином порядке.

Бог читает в сердцах; Он видит мысль и искренность, и полагать, будто Он чувствителен более к форме, нежели к сути, значит принижать его. (ALLAN KARDEC. L'EVANGILE SELON LE SPIRITISME).

II. Молитва должна быть доверительным излиянием души Богу, уединенной беседой, всегда полезным, часто плодотворным размышлением. Это убежище по предпочтительности сердец страждущих, истерзанных. В часы уныния, душевной тоски и отчаянья кто не находил в молитве утешения, поддержки и облегчения своим бедам? Потайный диалог устанавливается между страждущей душой и вызванной силой.

Душа обрисовывает свои томления, свои слабости; она молит о помощи, о поддержке, снисхождении. И тогда, где-то во глубине сознания, ей отвечает некий таинственный голос, голос Того, из Кого исходит всякая сила для битв этого мира, всякий бальзам на наши раны, всякое озарение нашим сомнениям. Голос этот утешает, возвышает, убеждает; он ниспосылает нам смелость, покорность, стоическое смирение. И мы освобождаемся от печали, от подавленности; луч божественного солнца просиял в нашей душе, возродил в ней надежду.

Есть люди, злословящие на счет молитвы, находящие ее пошлой, смехотворной, нелепой. Это те, которые никогда не молились или никогда не умели молиться. Ах! без сомненья, если речь идет обо всех этих «патернострах», бубнящихся сонно и равнодушно, об этих вызубренных цитатах, столь пустых и тщетных, сколько нескончаемых, обо всех этих молитвенных «артикулах», расква-лифицированных и пронумерованных, кои губы лепечут без участия сердца, то можно понять их критику и скептицизм; но дело в том, что все это, собственно, и не есть молитва.

Молитва — это возвышение, вознесение над вещами земными, страстный призыв к высшим силам, порыв вверх, взмах крылами к областям, в коих душа черпает необходимые ей вдохновения. И чем сильнее ее порыв, чем искреннее ее призыв, тем более внятные, более светлые открываются ей гармонии, голоса, красоты высших миров. Это словно окно, распахивающееся в невидимое, в беспредельное, и чрез которое ей доносятся тысячи утешений и возвышенных впечатлений.

Впечатлениями этими она проникается, опьяняется, закаляется в них, словно в флюидической возрождающей ванне.

В этих беседах души с Высшей Силой слова всего менее должны быть подобраны и записаны заранее; в особенности же молитва не должна быть формулой, коей длина измеряется в соответствии с числом вписанных в нее слов, что становится уже извращением, почти святотатством.

Слова молитвы должны меняться в зависимости от потребностей и настроения человека. Это крик, жалоба, излияние скорби или песнь любви, действо обожания или анализ своих поступков, нравственная опись, производимая под Божьим оком, или же простая мысль, воспоминание, взгляд, обращенный к небесам. (LEON DENIS. APRES LA MORT)*.

* Да, молитва всего менее должна быть заученной наизусть фразой. Истинная молитва — импровизация мысли, обращенная к Высшим Силам, она идет от мысли к слову, а не от слова к мысли, как это обычно предполагается. Молитва — живая мысль и никак не может быть выражена на бумаге. Она — духовное огненное устремление. В этом смысле для молитвы нет и не может быть образца. И все молитвы, приводимые далее, не предназначены для запоминания: оне являются лишь одним из примеров, возможным среди бесконечного множества прочих. {П.Г.).

III. Молитва есть призыв, вызывание; посредством ее мы вступаем в мысленную связь с существом, к которому обращаемся. Она может иметь целью своей какую-либо просьбу, выражение благодарности или славословие^ Можно молиться о себе и о другом, о живущих; и об умерших. Молитвы, обращенные к Богу, Слышны духам, облаченным исполнением Его во^и; те, что обращены к благим духам, доносятся! до самого Господа. Когда мы молимся не самому Богу, но другим существам, то мы обращаемся; к ним лишь как к посредникам, заступникам, ибо ничто не может сделаться без воли Божьей.   ;

Спиритизм дает пониманье процесса молит

вы, объясняя способ передачи мысли либо тем, что

существо, которому молятся, йриходит на наш зов,

либо тем, что мысль наша достигает его. Чтобы

понять, что происходит при этом, нужно предста

вить себе, что все воплощенные и развоплощенные

существа погружены во вселенский флюид, напол

няющий собой космическое Пространство, напо

добие того, как здесь, на Земле, мы погружены в

воздушную атмосферу.

Флюид этот получает волевой импульс; он есть переносчик мысли, как воздух переносчик звука, с той разницей, что колебания воздуха ограничены по своей пространственной протяженности, тогда как колебания вселенского флюида продляются до бесконечности. Когда, стало быть, мысль направляется к какому-либо существу — на земле или в космосе, от воплощенного к развоплощенному или от развоплощенного к воплощенному, — от одного к другому устанавливается флюидический ток, передающий мысль, как воздух передает звук.

Сила тока находится в прямой зависимости от силы мысли и воли. Таким именно образом молитва оказывается услышана духами, где бы сами они ни находились, таким именно образом духи сообщаются между собой, передают нам свои мысли и советы, и на расстоянии устанавливаются связи между воплощенными.

Это объяснение дано прежде всего ради тех, кто не понимает полезность чисто мистической молитвы; оно не имеет целью «материализовать» молитву, но сделать понятным ее действие, показывая, что она может иметь прямое и действенное влияние; но от этого она не становится менее подчиненной воле Божьей, ибо Господь — высший судия во всем, и только он один может сделать ее влияние действенным.

Молитвою человек призывает себе на помощь благих духов, кои приходят поддержать его в его благих решениях и вдохновить его благими мыслями; так он приобретает нравственную силу, необходимую, чтобы победить Трудности и вернуться на верный путь, если он; сбился с него; тем самым он может также отвратить от себя зло, которое навлек бы на себя сроею ошибкой.

Например, человек видит, что здоровье его расстроено злоупотребленьями, которые он совершил, и до конца дней он влачит жизнь, полную страданий; имеет ли он право жаловаться, если не добивается своего выздоровления? Нет, ибо в молитве он мог прежде найти силы сопротивляться искушениям. (ALLAN KARDEC. L'EVANGILE SELON LE SPIRITISME).

IV. Молитва угодна ли Богу? «Молитва всегда угодна Богу, когда она идет от сердца, ибо намеренье для Него все, и молитва, идущая от сердца, предпочтительней той, какую можешь прочитать из книги, как бы прекрасна та писанная молитва ни была сама по себе, особенно, если ты читаешь ее более глазами и языком, чем мыслью и сердцем.

Молитва угодна Богу, когда она говорится с верою, устремлением и искренностью в сердце; но не подумай, будто Его .может тронуть молитва человека суетного, спесивого и эгоистичного, если только она не будет у того выражением раскаянья и подлинного смирения».

Какова вообще природа молитвы?

«Молитва есть действо поклонения. Молиться Богу значит мыслить о Нем, значит приближаться к Нему, значит вступать в общение с Ним. Молитвой можно стремиться к трем вещам: хвалить, просить, благодарить».

Становится ли человек от молитвы лучше?

«Да, ибо тот, кто молится с устремлением и верой, становится сильнее перед соблазнами зла, и Господь посылает в помощь ему духов добра. В такой помощи отказа никогда быть не может,

если просить о ней искренне».

Как происходит тогда то, что у некоторых людей, молящихся много, несмотря на это, весьма скверный характер, они ревнивы, завистливы, сварливы, лишены доброжелательства и снисходительности, и более того, у них нет никаких добродетелей?

«Суть не в том, чтобы молиться помногу, но в том, чтобы молиться правильно. Эти же люди полагают, будто все достоинство молитвы в ее длине, и закрывают глаза свои на собственные недостатки. Молитва для них лишь привычное занятье, препровождение времени, но не познание самих себя. Так что недейственно не само лекарство, а способ его применения».

Является ли молитва действенным средством, чтоб исцелить от одержания?

«Молитва является надежной опорой во всем; но будьте уверены, дело вовсе не в том, чтоб пробормотать несколько слов и получить желаемое. Бог помогает тем, кто сами заняты делом, а не тем, кто довольствуются одними прошениями. Нужно, стало быть, чтоб одержимый, со своей стороны, сделал то, что необходимо, для того чтоб разрушить в самом себе причину, привлекающую к нему злых духов».

Можно ли молитвой добиться того, чтоб Господь простил нам наши ошибки?

«Бог умеет различить добро и зло: ваша молитва не скроет ваших ошибок. Тот, кто просил у Бога прощения в ошибках своих, добьется его, лишь изменив свое поведение. Хорошие дела суть лучшие молитвы, ибо дела значат больше слов».

Можно ли своей молитвой добиться прощения для другого?

«Дух молящегося действует своей волей творить добро. Молитвой он привлекает к себе благих духов, которые присоединяют свои усилия к тому добру, которое он желает совершить*».

Когда мы молимся о самих себе, могут ли молитвы наши изменить характер наших испытаний и течение их?

«Испытания ваши в руках Божьих, и есть среди них такие, которые должны быть пройдены вами до конца, но Бог тогда всегда принимает в расчет ваше смирение. Молитвы призывают к вам благих духов, которые придают вам силы вынести испытания ваши со смелостью, и тогда испытания эти не представляются вам такими мучительными.

Мы уже говорили о том, что молитва, если молиться правильно, никогда не бывает бесполезной, поскольку она придает сил, а это уже большой итог. «Помогай себе сам — и Небо будет с тобой» — ты знаешь об этом. Но не может же Бог менять порядок вещей в угоду каждому, ибо то, что есть великое зло с вашей межой точки зрения и для вашей призрачной жизни, зачастую оказывается великим добром в общем строе Вселенной; и затем, сколько есть таких бед, виновником коих является сам человек по собственной непредусмотрительности или из-за ошибок своих! Он наказан в том, чем он грешил.

Праведные просьбы, однако, удовлетворяются чаще, чем вы полагаете; вы думаете, будто Бог не услышал вас, если Он не совершил для вас чуда, и это тогда, когда Он способствует вам средствами столь естественными, что те представляются вам игрой случая или выражением порядка самих вещей; часто также, даже чаще всего, Он подсказывает вам мысль, необходимую, чтобы выбраться из дела собственными силами».

Полезно ли молиться об умерших и о страждущих духах, и как в этом случае молитвы наши могут доставить им облегчение или как-то сократить их страдания? Способны ли оне смягчить суд Божий?

«Следствием молитвы не может быть какое-либо измененье замыслов Божьих, но душа, за которую вы молитесь, может испытывать определенное облегченье от того, ибо вы свидетельствуете ей тем свое участие, а страждущий всегда испытывает утешение, когда встречает милосердные души, сочувствующие его страданиям. С другой стороны, молитва побуждает его к раскаянью и к желанию делать то, что нужно для счастья; в этом-то смысле и можно сократить его страдания, если только он, со своей стороны, по доброй воле идет навстречу.

Это желание стать лучше, вызываемое молитвой, привлекает к страждущему духу лучших духов, спешащих просветить, утешить его и вселить в него надежду. Так Иисус молился о заблудших овцах; он вам тем показывает, что вы были бы виновны, не молясь о тех, кто в этом всего более нуждаются».

Что следует думать о мнении, которое отвергает мояитву об умерших, мотивируя это тем, что в Евангелии о ней ничего не сказано?

«Христос сказал людям: «Любите друг друга!» Эта заповедь включает в себя также совет употреблять все средства, возможные для того, чтоб выказать людям свою любовь, хотя она и не вдается при этом ни в какие детали о способах этой цели достигнуть. И как верно то, что нет силы, могущей воспрепятствовать торжеству справедливости Божией, истоком каковой является сам Господь, в отношении ко всем действиям духа, так не менее верно и то, что молитва, с которою вы к Нему обращаетесь, прося за того, к кому питаете свои чувства, является для этого духа свидетельством, что вы помните о нем, а это лишь может способствовать тому, чтоб облегчить его страдания и утешить его.

Как только он выразит малейшее раскаянье, и только тогда помощь оказывается ему; но никогда при этом он не останется в неведении того факта, что некая душа, симпатизирующая ему, заботилась о нем, и он сохранит в себе теплую мысль о том, что вмешательство ее и заступничество пошло ему на благо. А из этого с его стороны необходимо возникает чувство признательности и любви к тому, кто выразил ему свою привязанность и сострадание.

Следственно, любовь, коию заповедовал людям Христос, меж ними все возрастает; оба они, стало быть, повиновались закону любви и единства всех существ, закону божественному, коий является единственной и главнейшей целью каждого духа».

Можно ли молиться духам, т.е. можно ли обращаться к ним с молитвой?

«Можно молиться благим духам, так как они суть посланцы Божьи, исполнители Его воли; но сила, которою они обладают, находится в прямой зависимости от степени их совершенства и всегда в воле хозяина всех вещей, без позволения Коего ничто не совершается; поэтому молитвы, которые к ним обращаются, действенны лишь, если оне угодны Богу». (ALLAN KARDEC. LE LIVRE DES ESPRITS).

V.        Молитва не имеет целью своей снисканье

какой-то милости или благосклонности, но воз-

вышенье души и ее вступление в связь с высшими

флюидическими и моральными силами. Молит

ва — это мысль, обращенная к благу, это светя

щаяся нить, связующая мира тьмы с мирами бо

жественными, воплощенных духов со свободны

ми и лучезарными духами космического про

странства. Пренебрегать ею значит пренебрегать

единственной силой, высвобождающей нас из

столкновений страстей и интересов, возносящей

нас над вещами изменчивыми и преходящими и

соединяющей нас с тем, что во Вселенной есть

постоянного, неизменного, незыблемого.

Вместо того, чтоб отвергать молитву из-за тех злоупотреблений, коим она подвергается, не лучше ли мудро и с чувством меры пользоваться ею? По такому отношению к молитве узнается душа сосредоточенная и искренняя, ибо молиться следует сердцем. Будем избегать банальных формул, коие в ходу в определенных кругах. У тех людей в духовных упражнениях такого рода шевелятся одни только губы, душа же остается немой. В конце всякого дня, прежде чем предаться отдыху, будем спускаться в себя, со вниманием рассматривать поступки свои. Будем уметь осуждать дурные, дабы избежать их возврата, и приветствовать благие и полезные. Попросим Высшую Мудрость помочь нам осуществить в самих себе и вокруг себя совершенную и нравственную красоту.

Пусть душа наша, радостная и любящая, устремится к Всевышнему! Она ниспустится с этих высот с сокровищами терпения и храбрости, кои облегчат ей исполнение своего долга, своей задачи совершенствования. (LEON DENIS. APRES LA MORT).

VI.       Если жизненные беды разделить на две

части, одну из которых составят те, коих человек

не может избежать, а другую те, первопричиной

которых является он сам по собственной беспеч

ности и своим злоупотреблениям, то можно будет

видеть, что последняя значительно превосходит

другую. Вполне очевидно, стало быть, что человек

является виновником большей части своих не

счастий и что он уберег бы себя от них, если б

в поступках своих всегда проявлял благоразумие

и осторожность.

Нет сомнений в том, что несчастья эти суть результат наших нарушений законов Божьих и что если бы мы неукоснительно соблюдали эти законы, то были бы совершенно счастливы. Если бы мы не заступали за предел необходимого в удовлетворении потребностей наших, то у нас не было бы болезней, каковы суть последствия этих излишеств, а также I страданий, которые эти болезни за собой влекут. Если бы мы поставили границы своему властолюбию, мы не боялись бы отставки; если бы Не желали вознестись выше, чем оно в силах наших, мы не боялись бы упасть; если бы мы были смиренны, мы не испытывали бы разочарований униженной гордыни; если бы мы претворяли закон милосердия, мы не знали бы в себе ни злословия, ни зависти, ни ревности и избежали бы ссор и раздоров; если бы не причиняли никому зла; мы не боялись бы ничьей мести, и т.д. (до бесконечности).

Предположим, ф'о человек совершенно бессилен повлиять на беды первого рода, что никакая молитва не может Защитить его от них, то и тогда — разве уж так мало освободиться ото всех тех, что производятся им самим? А ведь именно здесь действие молитвы все более постижимо, потому что она призывает к нам целительное вдохновение благих духов, просит их даровать нам силу сопротивляться дурным мыслям, осуществление коих может иметь для нас пагубные последствия.

В этом случае не зло они отвращают, а нас самих отвращают от мысли, могущей причинить зло; они ничем не препятствуют замыслам Божьим, они никак не нарушают естественного порядка вещей и не отменяют действия природных законов, но именно нам не дают нарушать эти законы, направляя в нужную сторону нашу свободную волю; при этом делают они это без нашего ведома, ок-культно, дабы не скбвывать нашу волю.

Человек, таким Образом, находится в положении того, кто просит хорошего совета и осуществляет его на деле, но который всегда волен следовать или не следовать этому совету. Бог желает, чтоб оно было так, дабы человек был ответственен в своих поступках и |дабы оставить ему самому заслугу в выборе между добром и злом. Человек может быть всегда уверен, что именно этого добьется он, если просит об этом со рвением, и именно здесь всего более приложимы слова: «Просите — и будет дано вам».

Действенность молитвы, даже сведенная только к этому результату, разве не оказывается она безмерно огромной? Спиритизму бьшо уготовано доказать нам действенность ее чрез открытие отношений, существующих между миром мате-рьяльным и миром духовным. Но ведь действие ее не ограничивается только этим.

Молитву настоятельно советуют все духи; отказываться от молитвы значит не ведать доброты Божьей; значит отказывать себе в помощи благих духов и не делать другим людям того добра, какое можно для них сделать. (ALLAN KARDEC. L'EVANGILE SEL0N LE SPIRITISME).

VII. Каково наиболее действенное практическое средство к тому, чтобы улучшиться еще в этой жизни и иметь силу сопротивляться привлекательности зла?

«Один античный мудрец сказал вам, каково это средство: «Познай самого себя!».

Мы понимаем всю мудрость этого изречения; но трудность заключается как раз в том, чтобы знать самого себя; каково средство достичь этого?

«Делайте то же, что делал я, когда жил на Земле: с окончанием дня я вопрошал свою совесть; мысленно перебирая в уме, что сделал я за день, я спрашивал себя, не оставил ли я какой-либо свой долг неисполненным; не был ли кто обижен мною. Таким путем я достиг знания себя и увидел, что мне следовало исправить в себе. Тот, кто каждый вечер припоминал бы себе все дела, сделанные им за день, и спрашивал бы себя, что хорошего и что плохого было им сделано, моля Бога и своего ангела-хранителя просветить его, получил бы большие силы к самосовершенствованию; ибо, поверьте мне, Господь его поддержит.

Так что задавайте себе вопросы и спрашивайте себя, что вы сделали и какую цель вы при этом преследовали; не сделали ль вы чего такого, что осудили бы в другом; не совершили ль такого поступка, в котором не посмели б признаться.

Спросите у себя и следующее: «Если бы Богу было угодно призвать меня сей же миг, то должен ли был я, возвращаясь в мир духов, где ничто не сокрыто, кого-либо страшиться?». Рассмотрите, что могли вы совершить неугодного Богу, затем неугодного вашему ближнему и, наконец, вам самим. Ответы будут отдохновением вашей совести или указанием на зло, которое следует исправить.

Самопознание есть, стало быть, ключ к индивидуальному улучшенью; но, скажете вы, как судить о себе? Разве не вводит нас в обман самолюбие, преуменьшающее ошибки и находящее им извинения? Скупой считает себя просто бережливым и предусмотрительным; обуянный гордыней полагает, что у него сильно развито чувство достоинства. Все это более чем верно, но все же у вас есть такое средство контроля, которое не может вас подвести.

Когда вы не уверены, как расценить то или иное свое действие, спросите себя, как бы вы его расценили, соверши его кто другой; если вы порицаете его в другом, оно не сможет стать похвальнее и у вас, ибо у Бога нет двух мер справедливости. Стремитесь узнать также, что думают об этом другие, и не пренебрегайте мнением ваших врагов, ибо у них нет никакого интереса приукрашивать истину, и Бог зачастую помещает их рядом с вами как зеркало, чтоб они предупредили вас с большей откровенностью, чем это сделал бы друг.

Так что пусть тот, у кого есть серьезное желанье самоулучшения, расспросит свою совесть, чтобы вырвать из себя дурные наклонности, как вырывает он сорные травы в своем саду; пусть он подводит итог своего нравственного дня, как купец подводит итог своих потерь и прибылей за день, и я уверяю вас, что итог первого рода даст ему более, нежели итог второго. Если он может сказать себе, что его день был хорош, он может спать спокойно и безбоязненно ждать пробуждения в другой жизни.

Вопросы задавайте себе ясные и точные, и не бойтесь задать их как можно больше: можно вполне пожертвовать несколько минут на то, чтобы завоевать вечное блаженство.

Разве вы не работаете все дни с тем, чтобы скопить средства, которые дали б вам отдых в старости? Разве отдых этот не является предметом всех ваших желаний, целью, заставляющей вас претерпевать временные трудности и лишенья?

Так вот! Разве может этот немногодневный отдых, обремененный к тому же болезнями тела, идти в какое-либо сравненье с отдыхом, уготованным человеку добра? Разве не заслуживает такой отдых некоторых усилий? Я знаю, многие скажут, будто настоящее есть, а грядущее смутно и неопределенно; но именно эту мысль нам и поручено разрушить в вас, ибо об этом грядущем мы желаем вам дать такое понятье, которое бы не оставило в вашей душе ни малейшего сомнения». (ALLAN KARDEC LE LIVRE DES ESPRITS).

VIII. Идя навстречу просьбе, обращенной к Нему, Бог часто имеет целью вознаградить намеренье, преданность и веру того, кто молится; вот почему молитва человека добра имеет более достоинства в глазах Его и более действенна, ибо человек порочный и злой не может молиться ревностно и доверительно, что возможно лишь при чувстве истинного благочестия. Из сердца эгоиста, того, кто молится только губами, смогут изойти лишь слова, но никак не порывы милосердия, сообщающие молитве всю ее силу. Это настолько понятно, что люди инстинктивно по предпочтительности доверяют молитвам лишь тех, чье поведение, как они чувствуют, угодно Богу, потому что они тем самым будут благосклоннее выслушаны.

Если молитва оказывает своего рода магнетическое действие, то можно было бы подумать, что действие ее подчинено флюидической силе; однако это не так. Поскольку духи оказывают на людей свое влияние, то в тех случаях, когда это необходимо, они восполняют флюидическую недостаточность молящегося, либо действуя прямо от его имени, либо же на время сообщая ему исключительную силу, когда считают его достойным такой милости или когда это может быть полезным делу.

Человек, считающий себя недостаточно хорошим, чтобы оказать влияние благотворное, не должен воздерживаться от того, чтобы молиться за ближнего своего из-за мысли, будто он не достоин быть услышанным. Сознанье своей неполноценности есть свидетельство его смирения, всегда угодного Богу, который отдает дань движущему им милосердному намеренью. Его рвение и вера в Бога суть первый шаг в его возвращении к добру, а благие духи всегда счастливы поддержать его в этом. Отвергается единственно молитва гордеца, возомнившего много о собственном могуществе и заслугах и мнящего себе по силам заменить собой волю Всевышнего.

Сила молитвы в мысли; она не связана ни со словами, молитву составляющими, ни с местом и временем прочтения ее. Молиться, стало быть, можно повсюду и в любое время, в одиночестве или в сообществе. Влияние места и времени связано с обстоятельствами, могущими благоприятствовать сосредоточению.

Молитва в сообществе обладает большею силою действия, когда все молящиеся через сердце связаны в одной мысли и имеют одну цель, ибо это то же, когда все кричат вместе и в унисон; но что смыслу собираться толпой, если каждый действует лишь сам по себе и только ради самого себя! Сто человек, собравшись, могут молиться как эгоисты, тогда как двое-трое, соединившись в общем порыве, будут молиться как истинные братья в Боге, и молитвы их будут обладать большей силой, нежели молитва тех ста. (ALLAN KARDEC. L'EVANGILE SELON LE SPIRITISME)

IX. Было бы ошибкой верить, будто всего можно добиться молитвой, будто действенность ее достаточно велика, чтобы отвратить от нас испытания, неотъемлемые от жизни. Закон непреложной справедливости не предназначен приноравливаться к нашим капризам. Беды, которые нам бы хотелось от себя отвратить, порою бывают необходимым условием нашего прогресса. Устранить их значило бы сделать нашу жизнь бесплодной и бесполезной.

С другой стороны, как бы Бог мог пойти навстречу веем желаниям, кои люди выражают в своих молитвах? Большинство их даже неспособно распознать, что им наиболее подходит, что им всего более полезно. Некоторые просят богатства, не зная того, что оно было бы для них величайшим несчастьем, дав свободный выход их страстям.

В молитве, коию он каждый день обращает к Всевышнему, мудрец не просит того, чтоб судьба его была счастливою, или того, чтобы страдание, разочарования, невзгоды были отвращены от него. Нет! Чего он желает, так это познать закон, чтобы лучше следовать ему; о чем он молит, так это о помощи свыше, о содействии благосклонных духов, с тем чтобы достойно перенесть дурные дни. И хорошие духи отвечают на его призыв.

Они не пытаются воспрепятствовать свершению справедливости, помешать исполнению божественных постановлений. Сочувствуя человеческим страданиям, кои они сами познали, претерпели, они приносят своим земным братьям вдохновенье, которое поддерживает их в борьбе с матерьяльными влияниями; они покровительствуют всем благородным и целительным мыслям, всем порывам души, которые, вознося людей ввысь, освобождают их от искушений и ловушек плоти.

Молитва мудреца, которую он совершает в глубокой сосредоточенности, вне каких-либо самолюбивых помыслов, пробуждает в нем некое предчувствие долга, она зарождает в его душе настолько высокое чувство истины, блага и справедливости, что оно ведет его сквозь все трудности существования и поддерживает его в тесной связи с великой вселенской гармонией.

Но Верховная Сила представляет не только справедливость, она также доброта — необъятная, бесконечная, вспомогающая. И почему бы нам не добиться молитвами своими того, что совмещает в себе доброту со справедливостью? Мы всегда можем испросить поддержки и помощи в годину невзгод. Но один только Бог знает, что нам всего более подойдет и что нам действительно нужно; а потому, если Он не одарит нас предметом наших просьб, то всегда ниспошлет нам флюидическую поддержку и смирение. (LEON DENIS. APRES LA MORT).

X. «Первый долг всякого человеческого существа, первое действие, которое по пробуждении должно обозначить для него возвращение к повседневной активной жизни, есть молитва. Молитесь вы почти все, но сколь немногие умеют молиться! Что значат для Господа фразы, которые вы машинально нанизываете одну на другую, потому что у вас есть привычка к этому, потому что это обязанность, которую вы исполняете, и потому что, как и всякая обязанность, это вам в тягость.

Молитва христианина, спирита, к какой бы вере он ни принадлежал, должна делаться всякий раз, как только дух вновь надел на себя ярмо плоти; она должна возноситься к стопам Божественного Создателя со смирением, глубиной, в порыве признательности за все благодеяния, оказанные до сего дня: за протекшую ночь, во время которой вам, хотя вы и не помните об этом теперь, наяву было дозволено быть рядом с вашими друзьями, учителями для того, чтобы в общении с ними вы могли почерпнуть больше силы и настойчивости.

Молитва должна смиренно возноситься к стопам Господа, чтобы выразить пред ним слабость нашу, испросить у него Его поддержки, снисхождения, милосердия. Она должна быть глубокой, ибо эта сама душа ваша должна возноситься к Создателю, должна преобразиться, как преобразился Иисус на Таборе, и достигнуть Его белоснежной и лучащейся надеждою и любовью.

Ваша молитва должна включать в себя просьбу о милостях, нужных вам, и действительно нужных. Бесполезно же просить Господа о сокращении своих испытаний, о том, чтобы дал вам наслаждений или богатства; просите Его даровать вам более ценные блага — терпение, смирение и веру. Не говорите, как это случается со многими из вас: «Нет надобности молиться, все равно Бог не исполнит моей просьбы».

Ведь чего вы по большей части просите у Бога? Часто ли вы думали попросить Его о нравственном усовершенствовании вашем? О, нет! Весьма мало вы интересуетесь этим; скорее вы помышляете испросить Его об успехе в земных ваших делах, и вот вы стенаете: «Бог не заботится о нас; если бы оно было не так, то не было бы столько несправедливостей». Безумцы! Неблагодарные! Если бы вы спустились во глубину своей совести, то почти всегда отыскали бы в себе самих исходную точку зол, на которые вы сетуете; просите, стало быть, прежде всего собственного улучшения — и вы увидите, какой поток милостей и утешений устремится на вас.

Вы должны молиться непрестанно, но для этого не надо ни уединяться в своей часовне, ни падать на колени в публичных местах. Молитва дня — это исполнение ваших обязанностей, всех ваших обязанностей без исключения, какого бы рода оне ни были. Не правда ли, выражение любви к Господу — это помочь братьям вашим в какой-либо нужде их, нравственной или физической?

Не правда ли, выражение признательности — это устремить мысль вашу к Нему, когда счастье находит вас, когда удалось избежать какого-либо несчастья, когда какая-либо неприятность лишь чуть коснулась вас, взять и сказать мысленно: «Будь благословен, Отче мой»? Не правда ли, выражение раскаяния — это смириться пред верховным Судией, когда вы чувствуете, что оступились, хотя бы в мыслях, и сказать ему: «Прости мне, Господи, ибо я согрешил (по гордыне, из эгоизма или нехватки милосердия;) дай мне силы не оступиться еще раз и смелость, необходимую, чтобы исправить грех мой»?

Это независимо от повседневных утренних и вечерних молитв и молитв освященных дней; и, как видите, молитва может быть ежемгновенной, не привнося с собой никакого перерыва в труды ваши; более того, она, напротив, освящает их. И можете поверить, что хотя бы одна такая молитва, идущая от сердца, слышнее Отцу вашему, нежели долгие молитвы, читаемые по привычке, зачастую без определенной причины, и к которым вас машинально зовет установленный час». (Виктор Моно. Бордо, 1862). (ALLAN KARDEC. L'EVANGILE SELON LE SPIRITISME).

XI. Духи- всегда говорили: «Форма — ничто, а мысль — это все. Пусть каждый молится согласно со своими убеждениями и тем способом, который его всего более трогает: одна хорошая мысль имеет больше значения, чем множество слов, если сердце в них не участвует».

Духи не предписывают никакой абсолютной формулы для молитвы; если же они дают, то для того, чтобы сосредоточить наши мысли, а особенно обратить внимание на некоторые принципы спиритического учения. Они имеют целью прийти на помощь тем, кто затрудняется в изложении своих мыслей, так как есть такие, которые не считают своей молитвы действительной, если их мысли не сформулированы.

Молитвы, собранные на этих страницах, выбраны из тех, которые были продиктованы духами при разных обстоятельствах. Духи могли бы продиктовать другие и в иных выражениях, приноровив их к известным понятиям или к особым случаям, но дело не в форме, если основная мысль та же. Цель молитвы заключается в том, чтобы направить душу нашу к Богу; различность формул не должна создавать никакой разницы между верующими в Бога, а тем более между последователями спиритизма, так как Бог принимает все молитвы, если оне искренни.

Надо, стало быть, смотреть на это собрание молитв не как на молитвенник совершенный, а как на выдержки из наставлений, даваемых духами. Оно служит применением принципов евангельской нравственности, развиваемой в наших книгах, дополнением к продиктованному духами относительно обязанностей наших пред Богом и ближним. Тут напоминаются все принципы Учения.

Спиритизм признает хорошими молитвы всех культов, если оне исходят из сердца, а не произносятся только устами; он ни одной не предписывает и ни одной не осуждает. Бог, по его мнению, слишком велик, чтобы отталкивать голос, молящий или воспевающий хвалу Ему, каким бы способом он ее не выражал. Если бы кто-нибудь стал хулить молитвы, которых нет в его молитвеннике, то доказал бы этим, что не понимает величия Божия. Считать, будто Бог придает значение форме, это значит приписывать Ему мелочность и страсти человечества.

Обратите внимание, как рассеянно произносят молитвы в большинстве случаев: уста шевелятся, но выражение лица и голос показывают, что это акт механический, чисто внешний, в котором душа не участвует. (ALLAN KARDEC. L'EVANGILE SELON LE SPIRITISME.)

XII. Есть люди, оспаривающие действенность молитвы, и они приводят тот довод, что поскольку Бог знает наши нужды, то излагать Ему их излишне. Еще они добавляют к этому, что поскольку все во Вселенной взаимосвязано через вечные законы, то желанья и моленья наши ничего не могут изменить в установлениях Божиих.

Несомненно, существуют естественные и незыблемые законы, кои Бог не может отменять или видоизменять по прихоти всякого; но отсюда далеко еще до того, чтоб верить, будто все обстоятельства жизни подчинены неизбежности. Если б оно было так, то человек бьш бы лишь пассивным орудием, лишенным свободы воли и побуждения.

Согласно такому пониманию, ему оставалось бы лишь склонить голову под ударами всевозможных обстоятельств, не пытаясь избежать их; ему не следовало бы и пытаться отвести от себя удар молнии. Но Бог не дал ему ум и рассудок на то, чтоб не пользоваться ими; желание для того, чтоб не желать; способность к действию на то, чтоб оставаться в бездействии.

Так как человек волен поступать в том смысле или ином, действия его имеют и для него самого и для других последствия, подчиненные тому, что было сделано или не сделано им; в зависимости от его побуждения, есть, стало быть, события, необходимо ускользающие от неизбежности и так же не расстраивающие гармонии вселенских законов, как спешность или отставание стрелки часов не нарушает закона движения, лежащего в основе работы всего часового механизма. Бог, стало быть, может пойти навстречу некоторым просьбам, не нарушая тем незыблемых законов, управляющих целым, поскольку отклик Его всегда происходит в согласии с Его волей.

Было бы нелогично заключить из этой максимы: «Чего бы вы не попросили в молитве, будет дано вам», будто достаточно только попросить, чтобы получить, и несправедливо обвинять Провидение, если Оно идет навстречу не всякой просьбе, к Йему обращенной, ибо С/ко знает, что служит нашему благу.

 Бог ниспошлет человеку, если только тот обращается к Нему с доверием, терпение, отвагу и смирение. Еще Он ниспошлет ему средства, которые позволят ему своими собственными силами выйти из затруднения; для этого через благих духов Он подскажет ему соответствующие идеи, оставив тем ему самому всю заслугу этого; Он содействует тем, кои сами себе помогают, по пословице «На Бога надейся, да сам Не плошай!», а не тем, которые во всем ждут чьей-то помощи, не пользуясь собственными способностями своими; но человек большей частью предпочел бы, чтоб ему помогало чудо, а сам бы он ничего не делал.

Возьмем пример. I Человек заблудился в пустыне: он невыносимо Страдает от жажды; он чувствует, как силы оставляют его, и падает на землю; он молит Бога прийти ему на помощь и ждет, но ни один ангел так и не. приносит ему воды, чтобы утолить его жажду. Однако некий благай дух под--сказывает ему мысль, чтобы он встал и шел по одной из троп, лежащих перед ним; тогда он, собрав остатки сил, невольно встает и идет наугад.

Достигнув возвышения, он обнаруживает вдали ручей, при виде которого ободряется. Если он верующий, он воскликнет: «Благодарю Тебя, Господи, за мысль, Тобой мне внушенную, и за силы, мне приданные!» Если он не верующий, он скажет: «Как хорошо я тогда придумал! Какая удача, что я пошел тогда по правой, а не по левой тропе; воистину случай иногда оказывает нам хорошую услугу! Какой же я все-таки молодец, что не дал сломить себя!»

Но спросят, может быть, почему благой дух

не сказал ему ясно: «Встань и иди по этой тропе

— и ты найдешь то, что тебе нужно?» Почему он

зримо Не явился ему, чтобы провести его и под

держать, когда силы покинули его? Так он убедил

бы его во вмешательстве Провидения. Но он дей

ствовал как действовал, прежде всего, чтобы на

учить человека этого тому, что необходимо само

му помогать себе и рассчитывать только на соб

ственные СИЛЫ.

Затем неуверенностью Бог подвергает испытанью веру нашу в Него и повиновение воле Своей. Человек этот находился в положений упавшего ребенка, который, если видит кого-то рядом, устраивает крик и ждет, что к нему подойдут и подымут его, и который, если не видит никого, делает над собой усилие и поднимается сам. (ALLAN KARDEC. L'EVANGILE SELON LE SPIRITISME).

XIII. Некоторые молитвы приводят

из оспаривающих ценность довод, представляющийся на первый взгляд справедливым: они ссылаются на незыблемость божественных постановлений. Бог, говорят они, не может менять свои решения по просьбе своих созданий; иначе в мире не было бы никакой устойчивости. Человек, стало быть, ни о чем не должен просить Бога, он должен лишь подчиняться Ему и Ему поклоняться.

В этой идее мы имеем ложное применение принципа незыблемости закона Божьего или, лучше сказать, незнание закона в том, что касается грядущей кары. Закон этот возвещен духами Господними сегодня, когда человек достиг зрелости для того, чтоб понять, что в вопросах веры соответствует, а что противоречит Божеским свойствам.

Согласно догме об абсолютной вечности мук, во внимание не принимаются ни сожаления, ни раскаянье грешника; всякое желание себяулучше-ния для него излишне; он осужден навеки пребывать во зле. Если он осужден на определенное время, то мучения его прекратятся, когда время это истечет; но значит ли это, что тогда он обратится к лучшим чувствам? Значит ли это, что он, наподобие многих осужденных на земле по выходе их из тюрьмы, не останется так же. плох, как и прежде? В первом случае это означало бы карать болью человека, вернувшегося к добру; во втором — миловать того, кто остался преступником.

Закон Божий более предусмотрителен, чем все это; всегда справедливый, беспристрастный и милосердный. Он не устанавливает наказанию, каково бы оно ни было, никакого срока. Закон Божий, в кратком виде Своем, сводится к следующему:

1.         Человек всегда подвергается последствию

своих ошибок; нет ни единого нарушения закона

Божьего, которое осталось бы безнаказанно,

2.         Строгость наказания соразмерна серьезнос

ти ошибки.

3.         Продолжительность наказания за всякую

ошибку неограниченна; она находится в зависи

мости от раскаянья грешника и его возвращения

к добру; мучение длится столько же, сколько

упорство во зле; мучения были бы вечны, если

бы вечно было это упорство; они недолговремен

ны, если скоро раскаяние.

4.         Как только грешник взывает о милосердии,

Бог слышит его и посылает ему надежду. Но про

сто сожалеть о содеянном зле недостаточно:

нужно исправление содеянного; вот почему греш

ник подвергается новым испытаниям, в которых

он, всегда по собственной воле, может творить

добро в возмещение зла, совершенного им.

5.         Человек, таким образом, всегда есть сам тво

рец своей судьбы и свой судия; он может сократить

себе мучение или продлить его до неопределенно

долгого времени; счастье его или несчастье зависит

единственно от его воли к совершению добра.

Таков закон; закон НЕЗЫБЛЕМЫЙ и достойный доброты и справедливости Господа. (ALLAN KARDEC. L'EVANGILE SELON LE SPIRITISME.)

ОСВОБОЖДЕНИЕ

Вера в будущую жизнь не исключает страх перехода от этой жизни к будущей. Многие боятся не самой смерти, а момента переселения. Страдают или не страдают при переходе? Вот что, собственно, их беспокоит. Об этом стоит подумать, тем более, что этого никто не избежит. Можно отказаться от земного путешествия, но тут все, как бедный, так и богатый, должны совершить этот переход, и как бы он ни был тягостен, ни знатность, ни богатство не усладят его горечи.

Достаточно видеть спокойную и тихую смерть некоторых и ужасные муки агонии других, чтобы судить, что чувства и ощущения не всегда и не у всех в эту минуту бывают одинаковы. Но кто может научить нас в этом отношении? Кто опишет нам физиологический процесс отделения души от тела? Кто расскажет нам свои впечатления в эту великую минуту? На этот счет как цаука, так и религия остаются безмолвны.

А почему? Да потому, что как той, так и другой недостает знания тех законов, кои управляют взаимоотношениями духа и материи. Одна останавливается на пороге жизни духовной, другая на пороге жизни материальной. Спиритизм же есть грань, соединяющая то и другое; он один может сказать, как происходит переход: либо через более точное определение, которое он дает свойствам души, либо рассказами тех, которые уже покинули земную жизнь. Знакомство с флюидической связью, каковая соединяет душу и тело, есть ключ к этому явлению, как и ко многим другим.

Инертная материя не чувствительна — это несомненный факт. Одна только душа испытывает ощущения удовольствия и скорби. Во время жизни все, что испытывает тело, отражается на душе, вызывая в ней всевозможные впечатления. Страдает душа, а не тело; последнее есть только орудие страдания, а страдалец — душа. После смерти тело, отделенное от души, может быть безболезненно изрублено: оно ничего не чувствует. Душа, отделяясь от него, не получает впечатления от ран, наносимых телу; она имеет свои собственные ощущения, которые не исходят из осязаемой материи.

Перисприт — есть флюидическая оболочка души, от которой она не отделяется ни до, ни после смерти и с которой она составляет одно целое, потому что одно не может быть постигнуто без другого. В продолжение жизни периспритальный флюид проникает тело во всех его частях и служит проводником физических ощущений души; через этого же проводника душа влияет на тело и направляет его деятельность.

Пресечение органической жизни ведет к отделению души от тела посредством разрыва флюидических связей, которые их соединяли. Но это расставание никогда не бывает резко; периспритальный флюид отделяется постепенно от всех органов, так что отделение бывает полным и совершенным только тогда, когда не остается уже ни одного атома перисприта, связанного с малейшей частицей тела.

Болезненное ощущение, которое душа испытывает в это время, зависит от количества точек соприкосновения между телом и периспритом и от большей или меньшей легкости или медленности отделения во время перехода. Итак, не надо скрывать от себя, что смерть, смотря по обстоятельствам, может быть более или менее тяжелой; и вот эти-то различные обстоятельства мы намерены рассмотреть.

Но прежде всего примем, как правило, следующие четыре случая, которые можно рассматривать как крайние положения, между коими есть множество оттенков:

1)         если с момента прекращения органи

ческой жизни отделение перисприта совер

шилось вполне, то душа решительно ничего

не почувствует;

2)         если в этот момент связь или сцепле

ние двух элементов были в полной силе, то

происходит что-то вроде раздирания, что

болезненно отражается на душе;

3)         если сцепление слабое, отделение про

исходит легко и без потрясений;

4)         если по окончательном прекращении

органической жизни остается еще много

точек соприкосновения между телом и пе

риспритом, душа может чувствовать разло

жение своего бывшего тела до тех пор, пока

связь не разорвется окончательно.

Из этого следует, что страдания, сопровождающие смерть, зависят от силы сцепления тела и перисприта, и что все, что способствует уменьшению этого сцепления и скорости отделения, делает переход менее тягостным. Наконец, если отделение происходит без всякого затруднения, душа не испытывает никакого неприятного чувства.

При переходе от жизни телесной к жизни духовной происходит еще один феномен значительной важности: это беспокойство, смущение духа. В это время душа испытывает оцепенение, которое парализует ее способности и чувства. Она пребывает как бы в каталепсии и таким образом почти никогда не бывает сознательной свидетельницей последнего вздоха. Мы говорим почти никогда, потому что есть случаи, где она может быть в сознании, как мы это увидим сейчас.

Итак, смущение может быть рассматриваемо как нормальное состояние души во время смерти; его продолжительность определена: она колеблется от нескольких часов до нескольких лет. По мере того, как смятение рассеивается, душа как бы просыпается от глубокого сна; мысли спутаны, неопределенны, представления неясны, она видит все как бы в тумане; но мало-помалу наступает просветление, возвращается память и наконец дух приходит в себя. Но пробуждение это бывает различно, смотря по индивидуальности; у иных оно спокойное и производит чудное ощущение, у других оно полно ужаса и тревоги и производит впечатление страшного кошмара.

Миг последнего вздоха, стало быть, не самый трудный, потому что душа обыкновенно находится тогда в бессознательном состоянии; но перед этим она страдает от разложения материи в продолжение агонии, а после — от мук смятения.

Поспешим сказать, что это состояние не общее. Сила и продолжительность страданий, как мы уже говорили, находится в зависимости от сродства, существующего между телом и периспритом. Чем больше это сродство, тем большее усилие должен сделать дух, чтобы освободиться от связей, и тем мучения его сильнее и продолжительнее. Но у некоторых эта связь так слаба, что освобождение происходит само собой и безболезненно. Дух отделяется от тела, как спелый плод падает с ветки, — это случай, когда смерть покойна и пробуждение мирно.

Нравственное состояние души больше всего влияет на легкость освобождения. Сродство между телом и периспритом зависит от привязанности духа к материи. Оно всего сильнее у людей, чьи помыслы сосредоточиваются на матерьяльной жизни и ее наслаждениях, но почти отсутствует у тех, чья чистая душа заранее слилась воедино с жизнью духовной. Медленность и трудность расставания определяется степенью чистоты и дематерьялизации души, и от каждого зависит сделать это отделение, или переход, по возможности легче и беззаботнее.

Итак, установив это положение и теоретически, и как результат наблюдения, нам остается рассмотреть влияние разных родов смерти на ощущения души в последнюю минуту.

В случае естественной смерти, которая происходит от истощения жизненных сил болезнью или летами, освобождение происходит постепенно; у человека, душа которого дематерьялизована и мысли оторвались от всего земного, освобождение почти полностью происходит еще до смерти; тело живет еще органической жизнью, а душа уже вошла в жизнь духовную и держится на такой тонкой связи, что она без труда прерывается при последнем биении сердца.

В таком положении дух может уже обладать всем своим ясновидением и быть сознательным свидетелем прекращения жизни своего тела, от которого он рад избавиться; для него смятение очень непродолжительно: это минута спокойного тихого сна, от которого он пробуждается с чувством несказанного счастья и надежды.

У человека матерьяльного и чувственного, который жил больше телом, чем душой, для которого духовная жизнь — ничто, так как он даже в мыслях не допускает ее, все способствовало укреплению связи, которой он был привязан к материи, и ничто не помогало ее ослаблению при жизни. С приближением смерти отделение происходит также постепенно, но с большими усилиями. Судороги агонии — признак борьбы духа с материей: иногда он сам хочет разорвать связи, которые ему сопротивляются; иногда же хватается за тело, чтобы удержаться, но неодолимая сила отрывает его по частям с огромными усилиями.

Дух тем более цепляется за телесную жизнь, что он ничего не видит после нее; он чувствует, что жизнь от него уходит и хочет ее удержать, и вместо того, чтобы свободно отдаться движению, которое его увлекает, он сопротивляется всеми силами и таким образом может продолжить борьбу на целые дни, на недели и даже на месяцы. Без сомнения, в это время дух не пользуется ясным сознанием: смутное состояние началось задолго до смерти, но он от этого страдает не меньше; и к хаосу, в котором он находится, к неуверенности по поводу того, что с ним будет, прибавляется еще смертельная тоска.

Смерть наконец приходит, но не все еще кончено; смятение продолжается, он чувствует, что он жив, но не знает, что это за жизнь — матерьяльная или духовная. Он продолжает бороться до тех пор, пока не порвутся последние нити, прикрепляющие* перисприт к телу. Смерть положила конец физической болезни, но она не устранила последствий ее; пока еще существуют точки соприкосновения между телом и периспритом, дух продолжает чувствовать их воздействие и страдает от этого.

Совершенно иное бывает с духом, уже отрешившимся от материи при жизни, даже при самых тяжелых болезнях. Флюидические связи, соединяющие его с телом, слабы и обрываются незаметно; потом его вера и надежда на будущее, которое он уже провидит мысленно, а иногда даже реально, позволяют ему смотреть на смерть как на избавление, а на страдания — как на испытание. Отсюда нравственное спокойствие и покорность высшей воле, смягчающие его страдания. Так как эти нити порываются в самый миг смерти, то он не испытывает никакой болезненной реакции: он при своем пробуждении чувствует себя свободным, радостным и освобожденным от тяжелого бремени.

В случаях насильственной смерти условия не таковы. Никакое частичное разъединение не могло подготовить предварительного отделения перисприта от тела; органическая жизнь в полной своей силе внезапно останавливается; освобождение перисприта начинается только после смерти и, в этом случае, как и в других, не может произойти мгновенно. Дух, захваченный врасплох, как бы ошеломлен, но, чувствуя, что он продолжает думать, уверен, что он еще жив и иллюзию эту сохраняет до тех пор, пока не даст себе отчета в своем положении.

Это промежуточное состояние между жизнью телесной и духовной всегда интереснее для изучения, потому что представляет странное зрелище духа, принимающего свое флюидическое тело за матерьяльное и испытывающего все ощущения органической жизни. Оно представляет бесконечное разнообразие оттенков, смотря по характеру, знаниям и степени морального развития духа_. У возвышенных душ оно непродолжительно, потому что освобождение совершилось у них заранее, и смерть, хотя бы даже внезапная, только ускорит его окончание; у других переход этот может продолжаться годы.

Это состояние встречается очень часто даже в случаях обыкновенной смерти и для некоторых не представляет ничего тяжелого, смотря по качествам духа. Но для других это состояние ужасно. Оно ужасно в особенности у самоубийц. Тело соединено с пе-риспритом всеми своими фибрами, все его судороги передаются душе, которая испытывает страшные страдания.

Состояние духа в миг смерти можно • вкратце выразить так: дух страдает тем больше, чем медленнее освобождается перис-прит; быстрота освобождения зависит от степени нравственного совершенства духа; для духа, свободного от материи, совесть которого чиста, смерть есть сон нескольких мгновений, свободный от всякого страдания, а пробуждение полно сладости.

Чтобы трудиться над своим ощущением, исправлять свои дурные наклонности, побеждать свои страсти, нужно понимать все преимущества совершенствования в будущем; чтобы освоиться с будущей жизнью, иметь на нее надежду и предпочитать ее земной жизни, нужно не только в нее верить, но и понимать ее; нужно себе представить ее в том виде, который мог бы быть принят разумом, который был бы логичен, согласован со здравым смыслом и с тою идеей, какую имеешь о величии, благости и справедливости Божией. Из всех философских учений спиритизм в этом отношении оказывает самое могущественное влияние той несокрушимой верою, которую он дает.

Истинный спирит не ограничивается простым верованием, он верит потому, что понимает и что верование это доступно его рассудку; будущая жизнь для него реальная жизнь, которая постоянно развертывается пред его глазами; он видит, так сказать, осязает ее, и сомнение не имеет доступа к его душе. Ограниченная земная жизнь исчезает для него пред жизнью духовной, которая и есть настоящая, действительная жизнь. Оттого-то убежденный спирит и придает так мало значения случайностям пути и с покорностью переносит все превратности жизни: он понимает их причину и их пользу. Душа его возвышается в непосредственном общении с невидимым миром; флюидические связи, привязывающие его к материи, ослабляются, и таким образом происходит первое частичное освобождение, которое облегчает переход от этой жизни к загробной.

Смутное состояние при освобождении весьма непродолжительно, потому что тотчас же по переходе душа сознает свое состояние, ничто ей не чуждо, и во всем она себе отдает полный отчет.

Конечно, нельзя сказать, чтобы спиритизм был единственным путем к спасению душ, но он облегчает его тем, что дает сознательное отношение к религии, внушает добрые чувства и поясняет духу необходимость совершенствования. Кроме того, он дает каждому способ облегчить освобождение других душ в ту минуту, когда оне покидают свою телесную оболочку, и сократить их смутное состояние молитвою и вызыванием.

Искреннею молитвою, которая есть духовная магнетизация, вызывают скорейшее разъединение флюидов перисприта, а осторожным вызыванием и словами одобрения и доброжелательности извлекают дух из того состояния, в котором он находится, и помогают ему скорее прийти в себя; если он страдает, его побуждают к раскаянию, которое одно может сократить страдания.