Вся библиотека >>>

Оглавление книги >>>

 


Святой доктор

Федор Петрович Гааз


Лев Копелев

 

Из Бад-Мюнстерайфеля в Москву

 

 

Молодой лекарь-немец приехал в Москву в 1806 году вслед за княгиней Репниной, вернувшейся из дальних странствий. В Вене он вылечил ее от мучительной болезни глаз; вылечил, когда опытные медики отступались. И княгиня упросила, уговорила его приехать в Россию.

Уезжая из Вены, он писал своему дяде и крестному в Кельн:

«Вена 17 февр. 1806 года, ночью.

Драгоценнейший дядя,

Aleas jacta est, жребий брошен - судите теперь Вы, чего можно ожидать. Завтра утром, около 7 часов я покидаю Вену и еду с княгиней Репниной в Санкт-Петербург в качестве ее лейб-медика. Ежели этот шаг покарает меня чем-либо добрым, то главное это то,что он отвечает той вполне неожиданной, неясно желанной возможности, открывшейся как раз в то время, когда совершенно необъяснимое, но невыносимое беспокойство гнало меня прочь из Вены.

Всегда таившаяся во мне нелюбовь к Вене, после моего выздоровления от тифа 5 недель назад, превратилась в этом городе в чувство тревоги, я пришел к мысли, что должен уехать, и собирался уже поступить в Русскую армию в качестве полкового врача (об этом в другой раз)...

...Княгиня чрезвычайно милая дама в возрасте около 26 лет. Она - племянница русского посла графа Разумовского, и в ноябре приехала к мужу, офицеру императорской гвардии. Князь был ранен и попал в плен при Аустерлице. Теперь он снова в Петербурге и намерен выехать тотчас же к границе, чтобы встретить свою супругу. Мы поедем довольно спешно по отвратительным дорогам через Львов, Броды, Вильну, а, вероятно, и через Москву.

Поскольку из копии контракта все условия Вам известны, я полагаю, что об этом все уже сказано. Одно, что должен был бы я сделать раньше, приходится мне теперь наверстать, и я делаю это от всей души, дорогой дядя, и очень прошу Вас и моих милых родителей, сестер и братьев, простить мне, что так долго не сообщал ничего о себе. Что я поправился от своей болезни, вы можете заключить и сами. О своих прочих обстоятельствах я не мог ничего Вам сказать, так как каждую минуту ждал решений. Теперь давайте забудем обо всем этом. Я бесконечно счастлив, что, нуждаясь до сих пор в поддержке моей семьи, я достиг теперь положения, когда смогу отблагодарить вас за все ваши добрые жертвы так, как мне этого хотелось.

Моя новая экипировка заставила меня несколько отложить этот момент. Разного рода расходы на инструменты (довольно полный набор для хирургических операций и глазные инструменты), холсты, одежду и книги достигли 900 венских гульденов. У меня остается еще 1000 флоринов на путевые расходы...

...Заканчивая, позвольте мне сказать, дорогой дядя: я уезжаю далеко от Вас, это правда, но если уж нам приходится жить врозь, то не все ли равно, на каком расстоянии. Подумать о Петербурге Вам так же легко, как о Мюнстерайфеле. Все вы мне дороги, всех вас может вместить мое сердце. Довольно с меня и того, что Вы это знаете и верите мне. Я ведь знаю то же о Вас. Сообщите моим родителям это известие, я надеюсь, что оно всех вас обрадует. Я напишу им с дороги, обещанные письма из Вены тоже придут следом. Сердечно обнимаю и целую всех и всей душой принимаю Ваш любящий ответный поцелуй. Бог да сохранит мне бодрость и здоровье, которые я беру с собой, и Вы сможете еще долго радоваться верности Вашего Фрица».

Договор, заключенный между княгиней и молодым врачом (оригинал на французском языке), гласил:

«ДОГОВОР О НАЙМЕ
княгиней Репниной доктора Фридриха Гааза

3 февраля 1806г.

Настоящим письмом, заменяющим формальный договор между ее Светлостью, княгиней Репниной, с одной стороны, и господином Гаазом, доктором медицины, с другой, устанавливается и подтверждается следующее:

I. Господин доктор Гааз в качестве врача принимает на себя заботу о лечебном пользовании ее Светлости княгини Репниной, всей ее семьи и прислуги, причем не только в городе Петербурге, но также и в деревне и повсюду, где ее Светлость будет находиться. Он обещает и обязуется нести эту службу в течение четырех лет, начиная с 1 февраля 1806 и кончая 31 январем 1810 года.

II. В порядке встречного обязательства ее Светлость, княгиня, предоставляет господину доктору Гаазу, будь то в Петербурге или вне его, жилище, продовольствие, освещение и слугу, а также годовое жалованье 2000 рублей.

III. Ее Светлость обязуется далее выплатить господину доктору Гаазу по окончании четырехлетнего срока 200 дукатов, и в случае, ежели ее Светлость или господин доктор Гааз не пожелают возобновить договор, эти 200 дукатов должны послужить господину доктору Гаазу для возвращения домой или для каких-либо иных целей.

IV. За господином доктором Гаазом сохраняется, наконец, право заниматься своей профессией врача как в Петербурге, так и повсюду, где соизволит находиться ее Светлость.

Для достоверности этого договора присутствующими заключающими договор сторонами изготовлено два оригинала, подписанных заключившими его персонами.

Составлено в Вене 3 февраля 1806 года.

Подписи: Княгиня Репнина,

урожденная графиня Розенмахер. Доктор Фридрих Гааз».

Московская родня и приятели княгини рассказывали:

Фридрих Иозеф Гааз - родом из немецких земель на реке Рейн - обучался в разных университетах; лучший был студиозус у знаменитых профессоров Химли и Шмидта, того, который слепых исцеляет. Да и сам Фридрих уже стал отменным- медиком. Учен не по летам. В медицинских науках все превзошел. Латынь и греческий не хуже своего немецкого и французского знает; в математике, физике и астрономии весьма сведущ; по философии, по богословию любого ученого монаха за пояс заткнет. В Священном Писании начитан редкостно, все Евангелия наизусть помнит. А уж богобоязнен, благонравен вовсе беспримерно; не пьет, ни в карты, ни в кости не играет, никому злого слова не скажет... Однако не ханжа: своими добродетелями не чванится, чужих грехов не судит, не пересуживает. Напротив, о любом и каждом норовит сказать хоть что-нибудь доброе, похвальное. Ласков и приветлив без корысти; перед сильными и богатыми не искателен; с простолюдинами, с прислугой - кроток и милостив.

Не прошло и двух лет, как доктора Федора Петровича - так его стали называть москвичи - знали во дворцах и в скромных квартирках, в богатых особняках и в убогих избенках. На улице его примечали издалека. Высокий, чуть сутулый, - почти ко всем собеседникам приходилось наклоняться - он всегда был в черном фраке с белоснежным кружевным жабо, в коротких панталонах, черных шелковых чулках и башмаках с блестящими стальными пряжками. Первое время носил паричок с косичкой, потом стал гладко причесываться, стригся коротко без модных зачесов и коков.

Светло-голубые выпуклые глаза на всех смотрели прямо, внимательно и приветливо.

По-французски он говорил свободно, с едва приметным шепелявым немецким акцентом, и старательно учил русские слова.

...В кадетском училище начались повальные заболевания глаз. У мальчиков распухали веки, жестоко зудели и гноились. Некоторые уже едва видели, у многих был озноб. Ни военные, ни штатские врачи не могли помочь. Кто-то надоумил позвать Федора Петровича. Он больше недели не уходил из училища. Сам промывал глаза, делал примочки, смазывал, ставил компрессы. И подолгу разговаривал с мальчиками и юношами, напуганными угрозой слепоты. Развлекал их, смешил...

Все заболевшие выздоровели.

... Ему рассказали, что в богадельне многие беспомощные старики и старухи болеют без всякого ухода. Нет средств, чтобы нанимать лекарей. Он стал по нескольку раз в неделю заходить в богадельню. Добывал и лекарства.

Вдовствующая императрица Мария Федоровна, узнав о диковинном враче, попросила сына - царя Александра - дать ему казенную службу. В 1807 году доктор Федор Петрович Гааз был царским указом назначен на должность старшего врача московского госпиталя имени императора Павла I.

В 1809 году он отпросился на Кавказ. Офицеры, приезжавшие оттуда, рассказывали, что в предгорьях есть чудотворные родники. Из них течет и горячая, и холодная вода. Горцы говорят, что эта вода исцеляет раны и все хвори, слабосильных делает богатырями, стариков - молодыми.

Гааз и его помощник - аптекарь Соболев из Константиногорска - отправились на перекладных. В городках-крепостях, построенных на пути к перевалам Кавказа, на дорогах в Грузию, в осетинских и черкесских краях, недавно присоединенных к Российской империи, ученых-путешественников радушно встречали офицеры, чиновники, их семьи.

Гааз и его помощник обследовали лесистые склоны гор Машук и Бештау, каменистые берега речки Подкумок и отроги скал Нарзана. Приехали они и в следующем, 1810 году. Гааз открыл и подробно обследовал несколько источников минеральных вод - сернокислых, сернощелочных и железистых. Вдвоем с помощником он выпаривал тщательно отмеренные порции воды, взвешивал твердые осадки. Все, что нельзя было исследовать на месте с помощью тех реактивов, которые они возили с собой, отправлялось в московские лаборатории. В течение многих недель он проверял на себе действие горячих и холодных вод. Пил их и до, и после еды, наблюдал за своим самочувствием, за пищеварением. Многократно повторял опыты.

Так же подробно и тщательно изучал он травы, цветы, кустарники и деревья; составлял гербарии, зарисовывал, описывал. И вел дневники погоды, отмечал состояние облаков, направление ветра, колебания температуры ночью и днем; записывал все, что сам наблюдал, и собирал данные у просвещенных любителей природы среди офицеров, военных лекарей и чиновников.

Новооткрытые источники Гааз наименовал «Воды Александра». Ссылаясь на химический состав и на собственный опыт, он советовал применять их для излечения болезней желудка, печени, кишечника, почек, а также против худосочия и меланхолии.

Его доклады о свойствах и способах применения целебных вод содержали врачебные наставления, подробные описания природных условий и точные сведения о дорогах, о расстояниях между почтовыми станциями, о бытовых условиях, о нравах местных жителей, о ценах на продукты.

Царю стало известно о работах дотошного лекаря. Федор Петрович Гааз был удостоен чина надворного советника и награжден орденом Святого Владимира четвертой степени. Этим он очень гордился и до конца жизни носил в петлице фрака белый орденский крестик.

Не довольствуясь докладами, посланными правительству и Академии наук, он написал по-французски большую книгу «Ma visite aux Eaux d'Alexandre». Она была издана в 1811 году. Подзаголовок гласил: «Мои болезни породили этот труд; желание исцелять болезни других людей побудило его опубликовать».

Подробные описания всех открытий, наблюдений, исследований, сведения о природе края, об условиях путешествий и врачебные советы автора сопровождаются размышлениями, в которых он выражал свои философские взгляды. Он писал:

«Медицина - королева наук. И не только потому, что жизнь, о которой она заботится, столь прелестна и столь дорога людям (ведь бывают и такие люди, которые предпочитают своему здоровью совсем иные предметы), медицина - королева потому, что предмет ее забот - здоровье человека, а оное есть условие, без коего в мире не может свершиться ничего великого, ничего доброго; и потому, что жизнь, как таковая, есть источник, цель и смысл всего на свете; и, наконец, потому, что жизнь, которую изучает медицина, является содержанием всех других наук, ибо все они суть лишь атрибуты, эманации и отражения жизни... Медицина - самая трудная из наук. Не только вследствие бесконечного множества болезней, и не потому, что ей потребно множество других вспомогательных наук, но главным образом потому, что никакие элементы ни одной из ее проблем не могут быть точно рассчитаны, но всегда устанавливаются и расцениваются приближенно. И на это способен лишь гений, врач, коему помогает то, что я называю чутьем опыта и что есть одно из самых утонченных свойств, которые могут быть присущи людям» (с. XVII).

«...Человек лишь весьма редко мыслит и действует в гармонии с теми предметами, коими занимается; он, как правило, зависим от многих обстоятельств, коих сам не знает и даже не подозревает о том, что они имеют к нему некое отношение и влияют на то, что он именует своим суждением и своей волей. Эти внешние воздействия можно было бы наименовать предрассудками и тогда последовательно утверждать, что человек во всем, что он творит, есть игрушка предрассудков. Однако чем менее кто-либо сомневается в том, сколь многочисленны и сильны предрассудки, тем разумнее он бывает и тем более здраво судит о своих естественных поступках. Но зато другие люди тем чаще полагают его пристрастным и упрямым, а его суждения - странными... Сознавать, что человек в своих помыслах зависим, что он есть раб того, что мы называем суммой внешних обстоятельств, вовсе не значит отказываться объективно судить о качестве какого-то явления или от признания абсолютной свободы воли, без которой человек - это прекрасное создание - был бы только жалким автоматом. Это значит лишь признать, как редко встречаются среди людей настоящие люди.

Зависимость человека от обстоятельств требует снисходительного отношения к его заблуждениям и слабостям. В таком снисхождении, конечно, мало лестного для человечества; но упрекать и порицать людей за эту зависимость было бы и несправедливо, и жестоко. Зато часто полезно бывает в иных случаях именно так рассматривать и наши суждения и наши действия, т. е. сознавать нашу зависимость от внешних обстоятельств. Тогда ошибки наших ближних не станут сразу же вызывать гнев, а чья-либо поразительная добродетель не приведет в экстаз и можно будет лучше познать природу и причины каждого явления».

Открытия доктора Гааза привели к созданию курортов Ессентуки, Железноводск, Кисловодск. Из его работ возникла новая отрасль медицины - курортология. Однако знали и помнили об этом лишь немногие специалисты. В 1825 году профессор Александр Нелюбин (1785-1858) издал книгу «Полное историческое, медико-топографическое, физико-химическое и врачебное описание кавказских минеральных вод». Он писал:

«Да позволено мне будет с особенным уважением и признательностью упомянуть о трудах доктора Гааза и профессора Рейса... В особенности должно быть благодарным Гаазу за принятый им на себя труд - исследовать кроме главных источников еще два серных ключа на Машуке и один на Железной горе, которые до того времени еще никем не были испытаны ... Сочинения Гааза принадлежат, без сомнения, к первым и лучшим в своем роде» (с. 18).

Эти отзывы подтвердил много лет спустя профессор Рахманинов («Медицинское обозрение», 1897). В.И.Липский в книге «Флора Кавказа» (СПб, 1899) особо выделяет «прекрасную работу Гааза, названного просто Федором Петровичем», в которой «впервые представлена довольно полно флора Предкавказья», и отмечает, что доктору Гаазу «принадлежит честь открытия знаменитого сернощелочного источника в Ессентуках» (с. 172).

В наши дни тбилисский историк М.А.Полиевктов чрезвычайно высоко оценил работы Гааза, который «подробно обследовал все Пятигорье, на себе испробовал действие вод и дал их классификацию и создал книгу, содержащую... четко сделанный очерк истории минеральных вод... теорию возникновения минеральных источников... климатологический очерк, обзор местной растительности... химический анализ источников... доклад о методах курортного благоустройства... практические советы отъезжающим на воды». М.Полиевктов установил, что «книга Ф.Гааза открывает собой целую серию описаний этих вод».

Свои наблюдения, исследования, конкретный опыт Гааз хотел сочетать с теоретическими философскими обобщениями; ту правду о природе и жизни человека, которую он познавал как естествоиспытатель и врач, он совмещал с неколебимой, безоговорочной верой в дух и в букву религиозных преданий. Он был учеником Шеллинга, в начале столетия слушал его лекции в Иене, позднее писал ему из Москвы. В Иене же он учился у профессора медицины Карла Густава Химли (1772-1837) и, когда Химли переехал в Геттинген, последовал за ним. По настоянию Химли, вопреки правилам и обычаям, Фридриху Йозефу Гаазу, который в то время уже работал в Вене, была заочно присвоена степень доктора медицины.

Лекции Химли в Иенском университете приходил слушать сам тайный советник и министр Веймарского герцога Гете. Студенты следили за каждым его движением, потом обсуждали. Одни спорили: на кого из римских императоров он похож лицом и осанкой, другие утверждали, что он похож на первого консула Франции генерала Бонапарта, а некоторые возмущались, как можно сравнивать величайшего поэта и мудреца с древними тиранами или с современным воякой.

Фридрих Гааз в этих спорах не участвовал. Он молча разглядывал издали человека, которого знали все грамотные люди не только в немецких землях. Высокий, светлый лоб, короткие каштановые волосы, не носит парика, хотя ведь не юноша, уже больше пятидесяти лет, сановник, министр... - глаза большие, необычайно светлые и словно бы изнутри светящиеся, нос крупный с горбинкой, истинно римский, гордый, губы четко очерчены, твердо сжаты, подбородок крепкий, упрямый... Лицо гения - это видно уже издалека.

Фридрих помнил, как плакали его сестры, читая «Вертера». А читали тайком, родители запрещали даже прикасаться к безбожным сочинениям этого вольнодумца. Но и Фридрих читал, и тоже едва удерживал слезы, читая последние письма Вертера, прощальные монологи Геца и Эгмонта... Могучий, сверхчеловеческий дар воплотился в словах Гете. Но сколько они таили греховных соблазнов. Поэт прославлял самоубийцу, прелюбодеев, чернокнижника Фауста... Сколько дерзких кощунственных мыслей облечено в прекрасные, звучные и, значит, тем более тлетворные стихи.

Словно услышав его безмолвные вопросы, какой-то студент, видно из бунтарей - либертинов -лохматые волосы до плеч - сказал соседу: «Гете - это воистину божественная, сверхчеловеческая мощь... Даже сверхбожественная. Ведь мы все - создания Бога, и смертны, а творения великого поэта вечны».

Гааз хотел закричать: а сам-то поэт кем создан?! Ведь его наилучшие творения лишь потому бессмертны, что воплощают неиссякаемые благодатные силы предвечного Творца всего видимого и невидимого. Но в это мгновение все поспешили в аудиторию. Химли продолжал лекцию о влиянии внешних обстоятельств на телесное здоровье и душевное состояние людей.

Гете писал другу 23 ноября 1801 г.:

«С тех пор как господин Химли в Иене, я несколько раз побывал там и наблюдал его с разных сторон. В общем-то он мне нравится, и я читал кое-что из его писаний, где он, думается мне, на верном пути. Из его речей, однако, показалось мне, можно заключить о некотором его отвращении к философии, что рано или поздно будет ему во вред».

Гааз ничего не знал об отзыве Гете, но сам он и тогда в Иене, и позднее в Геттингене, в Вене, в Москве стремился именно к тому же: связать естественные науки с философией, дополнить уроки Химли уроками Шеллинга. Исследуя, как внешние силы влияют на здоровье людей, как определяют их поступки, влечения, мысли, он вместе с тем верил, что не все в человеческой жизни определяется внеш-г ними влияниями и воздействиями. Он обрадовался словам Шеллинга, в его «Философских исследованиях сущности человеческой свободы...» (Philosophische Untersuchungen uber das Wesen der menschlichen Freiheit):

«Таким образом, мысли безусловно порождаются душою; но порожденная мысль - независимая сила, продолжающая действовать в человеческой душе и разрастающаяся так, что она одолевает и подчиняет себе свою собственную мать».

Шеллинг не отделял философии от изучения природы, не отделял и сущности человеческой свободы от Божественной воли.

Врач и философ Гааз по своему свободному выбору приехал в страну, далекую от его родных краев, и с каждым годом он все уверенней сознавал, что его свободная воля, которая привела его в Москву и побуждала там оставаться, вопреки всем внешним препятствиям, всем неблагоприятным обстоятельствам, выражает и волю Провидения.

«Имманентность в Боге и свободе настолько непротиворечива, что именно только свободное существо, поскольку оно свободно, - в Боге, а несвободное, поскольку оно несвободно, по необходимости - вне Бога».

Доктор Гааз полюбил Москву и москвичей, душой прирос к ним. Через несколько лет он уже свободно говорил и писал по-русски.

Вторжение армий Наполеона потрясло и возмутило москвича Гааза так же, как всех его друзей и знакомых. В 1812 году он стал военным врачом.

Два года шел он с армиями от Москвы до Парижа - перевязывал раны, вырезал пули, застрявшие в мышцах, отпиливал размозженные ноги и руки, лечил горячечных, поносных, контуженных. Он работал в походных палатках и крестьянских избах, в барских хоромах и в наспех сколоченных дощатых бараках... А в свободные часы толковал с офицерами и солдатами о Божественном промысле и законах медицины.

Когда война перевалила через границы в немецкие земли, а потом и во Францию, он помогал квартирьерам, фуражирам и своим подопечным солдатам объясняться с местными жителями.

Наступил мир. Русские армии начали неспешно возвращаться на родину. Колонна за колонной двигались к Востоку. Лекарь Гааз получил отпуск и на Рейне свернул в городок своего детства Бад-Мюнстерайфель. «Какой он крохотный, весь обозримый, тихий и укромный после безмерно великанских, клокочуще шумных столиц - Вены, Москвы, Берлина, Парижа!»

В родительском доме его ждала беда. Отец - старый аптекарь Петер Гааз - уже несколько недель не вставал с постели и с каждым днем все труднее дышал. Не помогали испытанные средства. Друзья-врачи прописывали только успокоительные и снотворные.

Внезапная радость, казалось оживила отца: вернулся Фриц! Он очень изменился, возмужал, раздался в плечах. Он - гордость семьи, прославленный русский врач; орден в петлице!

- Здравствуй, мой мальчик. Хорошо, что приехал. Теперь умру спокойно. Ты закроешь мне глаза.

Он поцеловал отцовскую руку, большую, белую с потемневшими пальцами - полвека толкли, размалывали, разводили целебные снадобья.

-Здравствуй, отец. Я надеюсь, что помогу тебе выздороветь. Теперь я умею лечить. Что ты принимаешь?

- Садись. Ты в Московии не разучился молиться? ... Читай «Кредо» и «Конфитеор»... Других лекарств не надо.

Отца похоронили рядом с матерью. Свежий холмик земли рядом с белой мраморной плитой закрыли цветами.

Братья и сестры уговаривали его оставаться дома. В Мюнстерайфеле найдется практика. И уж тем более в Кельне. Тамошние родственники устроят ему хорошее жилье. И невесту помогут найти. Пора обзаводиться семьей. Тридцать четыре года - возраст зрелости.

Фриц отмалчивался. Ночи не спал в старой своей каморке с косым потолком под самой крышей. Свечи не хватало до рассвета. Долго лежал в темноте. Думал, вспоминал.

Здесь все тихо, мирно, опрятно и тесно. А там - выжженные улицы Москвы, пепелища, сиротливо торчащие печи, обугленные деревья и кусты, закопченные безглазые дома. Кислый, горький запах остывших пожарищ. И толпы бездомных. Унылая пестрота нищеты: женщины и дети в землянках, в хибарах, сколоченных из обломков. Сколько там изнуренных, больных, беспомощных страдальцев...

На прощанье он помолился у родительских могил. Братья и племянники донесли чемоданы до почтовой кареты.

 

<<< Содержание книги      Следующая страница >>>

 

©2009 Saxum.ruэлектронная библиотека медицинской литературы
Яндекс.Метрика