Архивы. Периодические издания – журналы, брошюры, сборники статей

Журнал Здоровье

1988/8

...Вакуумная печь, сконструированная Арефьевым, испытывалась в отдельной комнатушке, неделя ее работы под нагрузкой уже закончилась, нужно было проверить лишь, как она себя поведет при избыточном давлении. Он наклонился к воздуховодноиу крану... И вдруг смотровое стекло печи — толстый корабельный иллюминатор— разлетелось на куски. Показалось, что шланг соскочил со штуцера, и этим шлангом, как плеткой, ударило по лицу. Сознание оставалось ясным, мысли даже обострились, и одна из первых была — хорошо, что я тут один... А другая — все меркнет, так быстро стало темно, наверное, кровь глаза заливает... Его несли в машину, а он все беспокоился, что кровью сиденье испачкает. Прибежал, услышав о взрыве, работавший на соседнем участке сын Сергей, увидел кровавое месиво вместо отцовского лица и как отец вкладывает в глазницы то, что было его зоркими, острыми, веселыми и такими живыми глазами. И у самого Сергея потемнело в глазах...

Весть о беде на заводе «Сухумприбор» мгновенно распространилась по городу. Талантливого токаря, слесаря, разметчика, наладчика, работавшего здесь с первого дня рождения завода в 1961 году, одержимого спортсмена-мотоциклиста, своими руками собиравшего уникальные моторы, в Сухуми знали едва ли не все. Товарищи и друзья кинулись в больницу. Еще шла операция, а они уже давали кровь— вдруг понадобится. Собирали деньги, чтобы отвезти Гену — так его зовут друзья— в знаменитый глазной институт в Одессу...

Операция продолжалась около четырех часов, вспоминает заведующий глазным отделением 1-й городской больницы Юрий Константинович Темиров:

— И лицо, и глазные яблоки были разорваны на клочки. Наши микрохирурги-офтальмологи Жанна Акакиевна Джобава и Анджела Эммануиловна Акинян шили раны на лице, а я пытался что-то сделать с глазами. Стекловидного тела не было, безвозвратно погибли хрусталики, повреждена сетчатка... Правый, это сразу стало ясно, спасти не удастся, а левый «скомбинировал»: взял кусочки роговицы и склеры с правого, штопал ими «дыры» в левом глазу. К счастью, а это редчайшая ситуация, сохранилась так называемая макулярная область сетчатки, она очень чувствительна, и в будущем, если не будет осложнений, можно было надеяться на крохотный остаток зрения... Я все же постарался приободрить 38-летнего тогда Германа Константиновича. Ему нужны были силы, чтобы выжить, преодолеть стресс, свою беспомощность. Ох, как многое ему предстояло побороть! Меня "огда сразу потрясла его не замутненная никакими, сомнениями вес; 5 то. что он будет видеть. Вера эта ни на минуту не оставляла и Клавдию Федоровну, его самоотверженную жену. Через месяц раны зажили без всяких осложнений, сказалось могучее здоровье пациента. Атравматичные микроиглы сделали практически незаметными швы на лице. При второй операции разрезом в радужке я образовал, по сути, искусственный зрачок.

— Б те дни.— рассказывала мне Клавдия Федоровна,— я научилась плакать молча. Гера спрашивает: «Сейчас день? Я вижу свет, и щеку вроде солнце греет?» «Да, да,— отвечаю,— яркое солнце». А за окном ночь. Слезы у меня льются, хотя спокойно продолжаю с ним разговаривать. На 20-й день он заметил блик от никелированной спинки кровати. Когда выписывали. Гера различал день и ночь, видел переплет на окнах. Но двигаться не мог, боялся шаг ступить...

Он мучился (признался мне, что запирался в ванной, чтобы поплакать), но неизменно бодрился, когда навещали друзья, и категорически отвергал жалость. Мозг его работать не переставал даже в самые тяжкие дни. и мозгу нужна была новая пища. Когда Клавдия Федоровна читала ему техническую литературу, Герман Константинович, бывало, подгоняет, сердится, он уже все понял, торопит читать дальше. К десятку журналов, выписываемых им, добавились книги и журналы по оптике и даже медицинский— «Офтальмология». Он пытался познать, что произошло с его зрением и что можно предпринять Он не мыслил себе жизни без возможности видеть. И когда усвоил, что глаз— сложный оптический прибор, начал, как он выражается, свои игры с линзочками. Для начала они с сыном разобрали фотоаппарат «Зенит», и через его объектив после долгой «пристрелки» Арефьев впервые увидел одну букву...

Через полгода после аварии жена привезла его на завод. Герман Константинович боялся, что его не допустят к инструментам, станку. Ведь он теперь инвалид I группы с правом работы только в обществе слепых... Его допустили. Директор А. И. Микадзе взял ответственность на себя. Он стал приходить на завод, хотя в штате не числился, зарплату не получал. К пенсии завод доплачивал ему 180 рублей, так что, посчитал Г. К. Арефьев, трехсот рублей ему для жизни хватит. Главное, он может заниматься делом. Значит, жить.

Теперь с 8 до 17 он проводил на заводе. Первое время Клавдия Федоровна привозила и отвозила его домой, .несмотря на большую занятость (работает дежурной в туристическом комплексе, депутат городского Совета). Герман Константинович по просьбе рабочих и инженеров «расшивал» узкие места, остроумно и технически неожиданно решал головоломки производства, находил наиболее простой и оптимальный выход при неожиданной поломке оборудования. Идеи свои порой объяснял в прямом смысле слова на спичках. Его развитые, как у каждого умеющего конструировать, способности держать в памяти и объемно видеть в размерах все детали сложного узла и раньше поражали товарищей, Теперь они развивались стремительно, он представлял себе новый, создаваемый в воображении механизм практически готовым, действующим...

Герман Константинович искренне говорит:

— У нас интернациональный коллектив. Творческое дело нас накрепко соединило, а отзывчивость этих людей я на себе испытал. Я уверен — будешь сам относиться уважительно к культуре, истории, обычаям другого народа, будешь поступать всегда по чести и совести— и к тебе так же будут относиться...

Руководитель этого маленького творческого коллектива, который уже автоматизировал несколько процессов сборки средств письма (на два автомата недавно пришли положительные решения Госкомизобретений СССР), тридцатилетний инженер Анатолий Шморгун пришел сюда, оставив место главного технолога завода, и сейчас свою задачу видит в том, чтобы освободить Арефьева от всех дел, кроме основного: выдавать идеи. Теперь Арефьев зачислен в штат, его зарплата помимо пенсии 250 рублей. Правда, львиную долю зарплаты тратит Герман Константинович на книги (по 30—50 книг ежемесячно привозит он из книжного магазина, где заказывает техническую литературу по каталогам), да еще не в одном экземпляре. Прекрасную библиотеку создал для общего пользования на работе, дарит книги молодым рабочим, инженерам. И еще траты — на такси, 2 рубля до работы и 2 — домой. Его все таксисты в Сухуми знают. А подвернется кто знакомый на своей машине, так довезет.

— Еще больше, чем творческий талант, ценю в Германе Константиновиче его нравственную силу,— говорит о нем А. Г. Шморгун.— Ведь рядом с этим человеком нельзя плохо работать, нельзя быть мелким, нечестным, А воля какая! Он в прямом смысле себя сделал. Сумел преодолеть и переломить :еэя. когда чуть не пал духом и начал было сильно пить в те первые годы после несчастья. Сам пошел в больницу лечиться и уже многие годы в рот хмельного не берет. Разве это не пример для людей, всячески оправдывающих свои слабости? Мы, его товарищи, преклоняемся перед ним, его обширнейшими, прямо-таки энциклопедическими в технике знаниями, его способностями, его широкой, истинно русской душой, жизнелюбием и доброжелательностью. И его одержимостью в работе.

В последний вечер в Сухуми мы допоздна сидели с Германом Константиновичем возле его письменного стола. На нем книги, журналы, письма. Их авторы пишут о том, что история сухумского рабочего, о которой они узнали из газет, не просто потрясает, она оказывает могучую поддержку всем попавшим в тот или иной «переплет», дает таким людям дополнительный стимул к жизни, зажигает в сердцах и умах надежду на победу над злой судьбой. Но не может не огорчать бесцеремонность некоторых писем: «Прошу изготовить моему отцу очки. Все расходы я возмещу». Слова о деньгах обижают Германа Константиновича. А сделать... Люди, подумайте— у этого человека поле «рабочего» зрения 3x3 сантиметра!

Может ли опыт Арефьева кому-то пригодиться? И как быть тем, у кого есть пусть даже небольшой остаток зрения, но никакие обычные очки не помогают? С этими вопросами я обратилась к председателю правления Всесоюзного научного общества офтальмологов профессору Э. С. Аветисову.

— Токарь Г. К. Арефьев заслуживает глубокого уважения,— сказал Эдуард Сергеевич.— Он сам подобрал, сделал своими руками увеличивающее устройство, подобные которому уже существуют. Как талантливый умелец, он идеально «подогнал" его к своим потребностям. Конечно, большинству больных сделать самим это не под силу.

Остается только пожалеть, что пока у нас даже не в каждом крупном городе имеются так называемые тифлотехнические кабинеты с набором технических средств для помощи слабовидящим. Но в большинстве областных городов такие кабинеты существуют, сюда я бы и порекомендовал обращаться больным с резким понижением зрения, нуждающимся в оптической помощи.

Специалисты тифлотехнического кабинета при нашем Московском НИИ глазных болезней имени Гельмгольца Минздрава РСФСР работают в тесном контакте со Всесоюзным НИИ медицинского приборостроения. Совместно разработан, в частности, новый набор оптических устройств для помощи слабовидящим (НКС-2), который готовится к серийному производству.

В заключение,— сказал профессор Аветисов,— хочу пожелать Герману Константиновичу доброго здоровья и выразить свое восхищение его подвигом. Если ему понадобится помощь специалистов-офтальмологов, мы готовы ее оказать.

Н. МЕНЬШИКОВА, специальный корреспондент